Будто бы уходят они с Анастасией от хазар. Тайно уходят, скрываются. И попадают они в некий городок. То ли волшебный, то ли так. Но какой-то зачарованный, замедленный, где жители появляются только специально, чтобы показать беглецам дорогу к убежищу.
А убежищем оказывается дом местной колдуньи. Хотя и не кодуньей вовсе она оказывается, а хорошей такой волшебницей, ведьмой. Которая к людям с добром относится, лечит их. И вообще помочь готова. Да к тому ж молодая, телом свежая и лицом хорошая.
И дом у неё хороший оказался, с несколькими приделами. Привела туда ведьма Игоря с гречанкою, да начала их прятать. Но по-особому, по-ведьмински.
Насту, которая совсем расклеилась от усталости и впала в полусонное состояние, она совсем обездвижила. Какое-то слово сказала, что, дескать, будет девка у стенки сидеть, недвижная, как замёрзшая. И голая почему-то Наста оказалась. Но ещё притягательнее, чем в жизни.
А поскольку нельзя было её трогать, захотелось Игорю колдунью. А та вроде бы тоже и не против была. Во всяком случае, тоже раздетая оказалась, и стала по дому колдовские какие-то дела делать, велев и гостю своему в постель ложиться да спать – здоровье-де и ему нужно. Хотя какое уж там здоровье – так к тому времени туго уд Игорев стоял, что он это сквозь сон чувствовал. Но и сна не прерывал, потому как дивно хорош был сон, лёгок и счастлив отчего-то, хотя ничего вроде бы в нём и не происходило счастье вызывающего…
И предложил ей Игорь, и засмеялась ведьма. Дескать, не сейчас, дружок, вот как вернусь… Но понёву сняла. Хотя откуда на ней понёва опять? - она же вроде только что голая была... А, волхвица же!
И вроде и не для Игоря она одёжу сняла, а по делам своим каким-то волшебским, но в одной рубахе по дому расхаживать стала, что-то в очаге ворочать. А потому уже, глядь, и вся голая оказалась. А Игорь лежал на ложе и на неё смотрел. И уд свой ощущал каменный. А Наста у стенки сидела на корточках, голая, и будто спала.
И устала ведьма, и прилегла к Игорю. И совсем уж он было обрадовался, но сказала та, что нельзя её сейчас трогать, отдохнуть ей надо перед работою. Только засунул Игорь отчего-то ноги свои под её тело – отчего-то холодны они были, согревала их ведьма.
А потом поднялась она и ушла куда-то в тот тихий волшебный город – в море-окияне, на острове Руяне, как откуда-то узнал Игорь. И хорошо ему стало, даже лучше, чем уже было – потому как тот самый это оказался остров, о котором ему мать-древлянка пела в детстве далёком…
И подошёл он к Анастасии спящей, а она глаза открыла. И стало Игорю немного стыдно, что ведьму красивую пожелал он, но тут же сказал он мысленно гречанке своей, что ведь мало ли что – не было же ничего!
И ничего не сказала Наста, только очнулась вдруг из сна своего волшебного и прижалась к мужчине своему.
Но тут снова помешали Игорю уд свой каменный облегчить, в змейку бессильную превратить. Затух очаг, и вышла из него Ольга-Хельга. Зачёсанная гладко, но тоже голая и с головой непокрытой, будто и не жена мужняя. И начала распоряжаться по дому чужому, предметы всякие ведьминские по-своему расставляя. При этом с Игорем ласково разговаривала, разъясняла, что хочет всё так сделать, чтобы могли они тут все вместе намиловаться-напрыгаться друг на друге. А то, вон, мужчина в доме, а побарахтаться с ним и негде. И на ту стенку показывает, возле которой Анастасия сидела.
А там и впрямь мужик какой-то. Только сидит как-то странно, руки раскинув. И не сидит, оказывается, а стоит. И не мужик это, а идол деревянный. И уже не стоит идол, а висит вдруг. На чём-то, что на руну «ноудиц» похоже, только с прямой поперечиной. И висит мужик, потому как руки у него прибиты к этой поперечине. И понял тут Игорь, что не мужик это, а идол ромейский, которому Анастасия служила и доныне поклоняется.
И не взревновал свою жену Игорь к мужику чужому.
И облегчение испытал он – хорошо, что деревянный оказался мужик этот. Не надо будет ни с кем делить своих трёх женщин!
Но вновь сорвалось всё. Вдруг обнаружилось, что под ногами крутится маленький, но с огромной головой карлик. При этом ведёт себя нагло и повелительно, будто имеет право тут распоряжаться. Требует разыскать отчего-то какого-то Фафнира, а то, дескать, он всем голову снесёт. А сам похож – нет, не похож, точно он! – на Песаха, только бородатого… нет, уже безбородого!
И понял Игорь, что в то же время карлик этот, Песах, – на самом деле Регин, который вместе с братом своим Фафниром убил отца своего Хрейдмара, чтобы золотым кладом завладеть. И не знает ещё Регин, что Фафнир в дракона превратился и клад тот охраняет. Зато Игорь знает откуда-то, что не своего отца эти карлики убили, - а его, Игоря, папку. Дорогого и ненавистного временами, но… дорогого. Убили, чтобы золото Хельгово отнять, честно добытое тем у ромеев.
И такая вдруг ненависть Игоря обуяла, что сам он в волхва превратился и волшбу творить начал. Нет, не сам, это ведьма милая вернулась, у плеча его стоит и вместе с ним волшебные слова произносит. И даёт пользу волшба – превращается Песах в рака. Большого, но только рака. И берёт его Игорь в мешок и отжимает тот мешок, словно порты после перехода через реку. И стекает из мешка грязь вперемежь с кровью. И целует тут ведьма Игоря…
И…
И входит в сон Торвальд со спутанной бородой, который трясёт князя своего за плечо и говорит, что пора уже просыпаться, на хольмганг идти.
И не злится на него Игорь за то, что тот сон такой счастливый прервал. Нет, лежит он ещё несколько моментов, ромейских, длинных, и улыбается в потолок. Эх, хорошо как было! Хороша как была волшебная ведьма, с лицом такой милой стервочки! Стервочки – главное – тебя любящей и тебе преданной. И Хельга хороша была. Потому что наоборот была – не стерва, как обычно, когда даже в постели стерва, а добрая и любезная любовница. Которая совершенно одобрительно смотрела на женщин мужа и с Анастасией тихонько курлыкала, пока они там дом к оргии безумной готовили.
И Песах, Песах! Карлик, вдруг удивлённый начавшей происходить с ним переменою, раззявивший рот – а крика повелительного уже не получается! И превратившийся вдруг в рака, из которого грязь с кровью сочится, когда Игорь выкручивает мешок с ним недрогнувшей рукою…
- Ингвар! – снова врывается в уши – опять приснул, оказывается! - голос Торвальда. – Вставай, сын конунга, хольмганг близится…
