Но жалко было малыша, слов нет! Большие надежды подавал. Да и лицо знатное – сын большого итильского вельможи Иегуды бар Переца, по правую руку от бека стоящего. Что-то ещё скажет, когда узнает… Недосмотрел, скажет, Песах. Слишком, скажет, распустил урусов в своих комбинациях политических. Совсем, скажет, урусы берега потеряли, режут знатнейших из своих хозяев посреди белого дня.
Так и скажет. И как это отразится на позициях самого Песаха в Итиле – только Б-г знает…
- Как ты посмел убить одного из лучших моих людей? – низким, вибрирующим голосом проговорил полководец, стискивая сплетённые пальцы рук, чтобы и в самом деле не вскочить, не затопать ногами и не заорать яро, от души. – С каких это пор мои подручники русы позволяют себе поднять руку на хазар? Я… - горло перехватило.
Песах вдохнул воздух и не смог его выдохнуть, чувствуя, как в груди поднимается сладостная волна ярости.
– Я вам мало ввалил в прошлом году? – заорал он, расцепив сведённые судорогой пальцы и сжав кулаки. – Мало костей ваших волки растащили? На колу посидеть захотел? Или мне тебя ромеям выдать? Ох, они рады будут после всего, что ты у них сотворил!
Инагар смотрел на него сумрачно. Глаз не отводил. Но без вызова.
- Не по Правде то будет, герцог, - сказал он, когда Песах, снова вдохнув в себя воздух для очередного выкрика, вдруг почувствовал, что выкрик этот будет уже не в авторитет ему, и, длинно выдохнув, опустился на подушки. – Сам он ко мне привязался. Женщину мою взять хотел. Я ему предлагал миром разойтись. Не внял он.
Хазарин смотрел на него кусаче, словно грыз острыми зубами. Ингвару было не по себе. Правда Правдою, а кол – это запросто. Правда – она для равных. Для сильных правда - их воля. Так учил отец, разъясняя, как правильно вести себя перед законом и перед волей. Воевода хазарский был сейчас – волей. Полной и безусловной. Что прикажет – так и сделают. Он, Ингвар, сможет только сам лечь, защищаясь, и русов своих положить.
Но делать этого не хочется ужасно! И не потому, что жизнь дорога. В Вальхалле, чай, получше даже будет. А потому не хочется, что сейчас стоит он перед важным порогом в жизни.
Перед порогом исполнения мечты своей.
Перед порогом власти.
Отца участь решена уже в голове вот этого хитрого и мощного хазарина. Папка слишком мощен сам по себе, по характеру своему. И потому иудею этому никогда удобен не будет. Вот и понадобился ему Ингвар, чтобы поставить в отца место. Что он сделает с Хельгом, что ему предложит, каким образом тот должен будет отработать долги хазарские, - это неизвестно. Только сам Песах и знает. Но Ингвару предложение уже прозвучало. Пусть не официально пока, в беседе как бы дружественной. Но прозвучало главное: Песах заинтересован в том, чтобы Ингвар сел в Киаве. В Самбате. Держал грозно и крепость, и русь киавскую.
А это значит…
Да что там рассуждать. Это – значит!
И потому Ингвар вдвойне, втройне жалел сейчас и раскаивался, что прибил этого глупого хазарчонка. Надо было попортить тому что-нибудь. Щеку там вскрыть… Всё равно с такой раною тот не смог бы сражаться дальше. Зато сейчас бы разговора этого не было. Разговора, за краем которого реально кол рисуется.
- Я могу вернуть его доспех, - туго произнёс он. – Бой был честным, но я могу вернуть.
Песах скривился. Куда ты денешься! Вернёшь, ещё бы. Сейчас ты у меня на ладони станцевал бы. А ещё лучше – на колу. Ах, как бы ты ножками засучил, пытаясь упереться в него, задержать своё медленное соскальзывание вниз! И руки бы я тебе не связывал, чтобы ты извивался, как уж, пытаясь вцепиться в дерево, заползающее тебе в задницу! Напрасно пытась!
Да, жаль, что нужен ты мне, молодой урус. Жаль, что без тебя комбинация моя не сработает…
