Словом, интересно было в видах встречи с потомками генерала Коновницына ещё раз проверить свою оценку его как одного из виновников относительной неудачи Бородинского сражения. Точнее – совершенной неудачи Шевардинского сражения, которое, если бы Коновницын выдержал давление Мюрата, могло бы быть принято наутро 25 августа, на укреплённом кургане, и тем дать может быть и призрачный, но шанс окружить Наполеона при Бородине.
Впрочем, это уже частности. Главное, что в ГАРФе мне удалось наткнуться на дотоле не – судя по отметкам – читанные, как сейчас говорят, «файлы». Ящички, которые были доставлены по запросу «Коновницын». В коих были тетради XIX века с малоразборчивой французской вязью – из-за этого, видимо, они и не вызвали интереса.
Меня, однако, насторожило слово «Голенищев-Кутузов» на заднем обороте одной из тетрадей. Вот тут-то я и обнаружил, что держу в руках не известные ранее дневники фельдмаршала Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова-Смоленского!
А далее мне остаётся быть благодарным дилеру фирмы по продаже мобильных телефоном по имени Вадим, у которого недавно я приобрёл прекрасную китайскую версию айфона – абсолютно идентичную природной, разве что с более острыми краями. Зато, как и принято у китайцев, функций там было больше, чем у оригинала – например, телевизор, хотя лично мне он не нужен ни разу. Но главное – память была громадная, благодаря чему я смог, не привлекая внимания, переснять страницы документа, случайно оказавшегося у меня в руках.
Их я и хочу представить читателям моего блога. Как обычно, оговорюсь, что это именно личный архив, то место, куда я сбрасываю как свои необработанные мысли, так и не обработанные тексты, которым ещё предстоит стать чем-то связным…
Словом, я решил выложить тут часть страниц из не известных ранее дневников Кутузова, ещё не обработанных и не, что называется, «облитературенных». То есть я попытался переложить французскую скоропись Михаила Илларионовича на нынешний русский, что, естественно, не всегда получилось правильно. Впрочем, в дальнейшем все эти архаизмы, возможно, пойдут и на пользу.
Кроме того, я также не комментирую пока эти записи, полагая, что это найдётся кому сделать.
Ах да! Забыл: свожу эти записи к современному календарю, компенсируя также разницу в скорости связи. Ну, то есть, кутузовский курьер доставил весть о переходе Наполеоном границы России через несколько дней после фактического события, но я привязываю сообщение именно к событию.
Кстати, после прибытия Кутузова к армии дневник его вёлся практически день в день, но при немногих исключениях я всё равно привязываю его сообщения к конкретным датам. В частности, запись о Бородинском сражении была сделана два дня после события – видно, что у полководца дел было, что называется по горло. Но я буду публиковать это под тем днём, когда сражение случилось.
Публиковать буду именно так, по-дневниковски: день за днём. Сегодня – день перехода границы России войсками Наполеона.
24 июня. Получилось известие о переходе Наполеоном наших границ возле Тильзита и Ковно.
Что же: сего следовало ожидать. После того как я обеспечил мир между Россиею и Турциею, противоречия между Империями должны были стать нестерпимыми. Бонапарту ясно, что Россия никогда не будет искренно придерживать континентальной блокады. И если приобретение Финляндии лишь немногое способно поменять в его намерении исполняю собственную идефикс – торговля через Каттегат и Скагеррак вдоль Германского побережья, им контролируемого, не в состоянии всерьёз изменить положение вещей, - то с приобретением Проливов Россия с её торговлею становится для французов неподконтрольною. Бонапарт покуда может быть доволен, что Порта не пошла пока на союзный с Россиею договор. Но, как было ещё нам в Бухаресте сказано, сие есть не намерение Дивана, а лишь обстоятельство, при коем делегация турецкая не имела полномочий для союзного договора. Однако он внятен в тех обстоятельствах, при коих я завлёк армию неприятельскую в ловушку, а затем спас её от полной гибели, желая не уничтожения оной, а толико достижения мира. Ибо что значит уничтожение армии? Только то, что держава теряет инструмент для защиты себя. Потеря армии, таким образом, означает потерю Отечества. Так оно и было, к примеру в Пруссии, где в ходе сражений при Йене и Ауэрштедте оная потеряла свою армию и была вынуждена смириться с волею завоевателя.
Мой добрый друг Ахмет тоже потерял свою армию. Но была ли она единственной? Нет. Порта могла выставлять войски в каждой провинции своей. Да, мы бы их побеждали. Но только при том условии, что над нами с запада не нависали бы армии того же Наполеона. Никто ведь не питал иллюзий, что в Эрфурте был заключён вечный мир, и что Бонапарт не обрушится на нас, стоит нам только пойти к Проливам.
Да и Англию тут исключить нельзя. Ибо после мира с Наполеоном Россия формально является врагом оной. А значит, ежели пойдём мы к Проливам, Англия может заявить то движение действием враждебным. И Европа тут будет с нею солидарной, включая Францию. Значит, что? Значит, что Россия имеет двух сильнейших врагов, один из которых царствует на континенте, а другой властвует морями. И при нападении любого из них на Россию с целью принудить оную отказаться от выхода к тёплым морям, второй – что любопытно, оба формальные наши союзники – Ивану Андреевичу Крылову бы на басню! – второй поддержит оного. Неявно, конечно, но действенно – как мы то видели в ходе предыдущих войн с Блистательною Портою. Хоть и расположение держав другим было – а только стоило обозначиться успехам Русским, как даже австрийские союзника на нас давление оказывали, дабы только успехи, оружием русским добытые, в дипломатические результаты не воплотились.
Но то теперь – воистину дела прошлые. Пусть нет формального союза – да и нужен ли он, лишь гусей дразнить? – а я верю: нет опасности нам со стороны Турции более. Османы – люди благородные, при всей нашей исторической вражде. Не европейцы, от коих, как тогда от австрияков, более подлости в спину ждёшь, нежели поддержки на поле брани. Так что армию оттуда можно оттянуть против Наполеона.
А там, с Божьей помощью, и победим его. Ежели бы не воля … в 1805 году, то не пришлось бы испытать горечи Аустерлица. И вот перед кем иным бы и смириться – как смиряюсь я пред волею Господа нашего – а перед собою и рад бы, а не могу: знаю я, как довёл бы я Бонапарта до Галиции и там похоронил бы кости его. Ежели уж Багратион, генерал храбрый, но недалёкий, выучки линейной: «в штыки» - и вся недолга! – удерживал корпус его Мюрата сутки почти, то не так уж силён Бонапарт, как его малюют. Да ежели б ещё гг. генералы пораспорядительнее были. Хотя грех Дохтурова винить – австрийцы опять подвели его: войски в тыл Мортье не довели, как следовало. Но и опять! Перед собою я самый строгий судья – а ведь и сказать, что тогда я Бонапарту уступил, не могу. Когда он нас побил? Ни разу! А мы его? Кремс, Амштеттен, Шёнграбен! Разумеется, Бонапарт опишет эти столкновения как победные – мы же в итоге отступили. А то что за малым самого Мортье в плен не взяли? А то что семь тысяч багратионовых героев против 40 тысяч Мюрата ни шагу не уступили?
Да и под Аустерлицем с героями солдатами нашими удержал бы я поле… Не победил бы – уж слишком много австрияки с правого фланга войск сняли. Но кабы не приказ высоты Праценские оставить – удержались бы мы. Слева-то нас, пожалуй, и прогнали – оно и поделом бы австриякам, коли бы там наших войск не было. Но более ничего Бонапарт бы и не сделал.
Так что, думаю, не необоримы французы те. А паче прочего – на Россию они покусились. Тут уж даже наш государь не осмелится мир похабный заключить.
Одного боюсь: о сию пору доблестью величайшей почитается у наших гг. генералов, когда войски наши под огнём неприятеля перестроения делают, как бы на плацу. А не того нам надобно, не мужества под огнём, этому солдаты наши изрядно способны. Надобны манёвры таковы делать, дабы неприятель без значимой потери нашей поражения терпел.
