Войско, разумеется, тоже не стояло. Врем от времени сотни по очереди изображали приступ, пытаясь таким образом выманить волынян в поле. Но Велемысль-князь хитёр оказался, змей подколодный! Ворота ни разу так и не открылись, всё противодействие русам лишь лучники на стенах оказывали. Тут, впрочем, бой почти на равных шёл: русские волыняне из Лиутеска, да древляне, да радимичи союзные тоже не худшими охотниками были. Снизу стрелять – оно сложнее, конечно, нежели со стены. Но потери были умеренными, зато защитников тоже неплохо проредили, считая если относительно общего количества их в городе в сравнении с численностью русского воинства.
Но это было – так. Чтобы воинов занять. Известное дело: ежели воин не занят делом, то в свободное время он сперва спит-высыпается, а как выспится – шарахаться начинает. Да от безделья драки затевать, да имущество своё пропивать.А пьяное войско – лёгкая врагу добыча.
На самом деле Хельги всё пытался хитрость какую-нибудь измыслить, чтобы не силою город взять, а напуском. Оттого и вопросы задавал, и слушал внимательно – вдруг кто, сам того не ожидая, на мысль удачную наведёт. Это как на мысли охотничьей: можно за оленем одним сдуру весь день по дереву-лесу метаться, а можно заранее так промысел обдумать, чтобы всё стадо оленье на тебя само вышло…
Озарение пришло ночью. Смешно: ночью - и озарение! Между тем, Хельги именно так это про себя определил. Вернее, прочувствовал. Долго смотрел на восходящую Луну, глядя как набирается белизною кривая рожа её в оспинах, и как зарница в голове полыхнула!
Ночь! Именно! Ночью почти никто никогда не воюет. Тем паче – здесь, в Славиниях. Темно, леса густые, даже и при полной Луне свет её нифльхеймовый не помогает, а мешает: тенями резкими так всё переплетает, что и на лугу потеряешься. Оно, конечно, и везде так, в мире этом подлунном, потому люди по ночам и не воют. Но здесь, где всего рельефа – лес один, а всех путей – лишь реки извилистые, всё вдвойне. Да и нежить по лесам такая бродит, что лишний раз лучше не тревожить.
Нет, Хельги по-своему любил свою землю. Но именно свою, русскую. Киаову. Тоже леса, тоже реки, тоже нежить. Но как-то своё всё. Вроде даже помогает. Вон как в позапрошлое лето находников норманнских вырезали у Вышгорода, как раз лесом и ночью пробравшись! Конечно, помогли промысловики-охотники полянские, но и из руси, что в набеге участвовала, никто не подвёл. Пали на находников, что, в переговоры не вступая, землю зорили, как вороны: чёрные из чёрного. И какие ни будь норманны лихие хороборы – но во тьме, не оборуженные, со сна… Да и русы – хороборы не хуже норманнов. Так что вырезали всех находников быстро и жестоко, потеряв всего четверых своих. Да и то – одного свои же зарубили. Ошиблись: он шелом норманнский носил, вот и не признали в темноте.
Старики вспоминали тогдадела Одда-батюшки – как тот вот так же ночью на угров падал, когда те Самват оступили. Хоть и с краю орды ущипнёт – ан угры уж до утра не спали, всё разбирались, кто да как их воев порезал и коней отогнал. Так и ушли, откупом малым удовольствуясь. Больше проели, покуда под стенами прежней крепости хазарской стояли…
Но там земля своя. Родная. И боги, и нежить там с русами уж свыклись – за тридцать-то лет, что прошли с появления здесь Орвара с русью и вмешательства его по союзу с хазарами в тогдашнюю войну степную меж уграми и печенегами. А тут, у волынян, всё чужое. И хотя после давешник поминок Велесу характерного холодка угрозы от Земли Хельги не чувствовал, а всё ж и не один бог мёртвых здесь правит. Не Христос ромейскиий. Так что волыняне бугские сейчас усиленно и Велесу тому же молятся, и Сварогу, и Дажьбогу, и Макоши, и берегиням, - в общем, всем своим. Даве и русские волынские жрецы всем богам требы сотворили, но к кому больше боги местные и нечисть местная прислушаются – большой вопрос…
И тем не менее, Хельги именно озарением вдруг понял, что штурмовать город надо ночью. Точнее, не ночью и не днём. А с помощью огня, факелов многих создать нечто среднее, межевое, ни то и не это, а третье. Тогда и ночные боги с нелюдью не встрепенутся… а если встрепенутся, то не вмешаются, ибо не ночь их тут стоять будет. А дневным богам и вовсе нечего делать – ибо всё же ночь вокруг. И останется в деле один Перун – и как бог войны и воинов, и как покровитель огня. А Перун – на русской стороне, про то всем известно. К тому же ему обильные жертвы тоже принесли – и по обычаю воинскому, без чужих жрецов…
Но боги богами, да не вся их сила с нами. И своим умом промышлить надо, поле промерить грядущее. А промысливал русский князь, что воинство с факелами, что на штурм пойдёт, - не единственным быть должно. Сильным и массивным – да. Но не главным.
Через поле на штурм пойдут славяне русские. С криком, с яростью – как положено. Только вот факелы приказать надо на длинных палках делать. Чтобы лучникам со стен прицел сбить. Те, как думать надо, будут на локоть-два ниже огня стрелы класть. А там не будет никого. Да, и чтобы факелы на отворот несли! Сбоку, а не над собою. И чтобы махали ими, круги водили – дабы совсем вражеских лучников с толку сбить.
А тем временем сзади, с речной стороны, там, где и стен-то нет почти, а есть лишь вал, частоколом укреплённый, проберутся на лодьях двух русы. Которые из русингов, прежде всего. Из речных, то есть, русов, не степных, - из тех, что не забыли ещё русить по рекам за серебром восточным. И покуда всё внимание защитников Волыни будет занято славянами на сожжённом посаде, русинги навалятся сзади, преодолеют частокол – а дальше уже дело привычное. Захватят городишко, пока с другой стороны люди Велеслава будут стену сторожить…
