Сегодня мы кончаем работу на кургане номер 35 . Переходим к соседнему, насыпь которого показалась, когда мы откидывали отвал у нашего.
Переход к новому кургану - в особенности если на старом ничего существенного не найдено - всегда маленький рубеж. С ним обычно связывают ожидания и надежды. Но сегодня новый рубеж мажорных чувств не вызывает.
Сегодня уезжают домой наш - теперь уже бывший - начальник Наталья и «интеллигент» Надежда.
Переход к новому кургану - в особенности если на старом ничего существенного не найдено - всегда маленький рубеж. С ним обычно связывают ожидания и надежды. Но сегодня новый рубеж мажорных чувств не вызывает.
Сегодня уезжают домой наш - теперь уже бывший - начальник Наталья и «интеллигент» Надежда.
Две недели мы работали вместе. На нашем кургане сложился дружный кружок, в котором никому не было плохо. Что должно быть - было: работа до соли на губах, счёт минут до перерыва, требовательность начальства, желание подольше затянуть перекур, розыгрыши, трёп.
Правда, с трудовым героизмом - не так, чтобы очень. Никто не бился над сплочением коллектива и не рвал рубаху за дисциплину. Мы просто работали вместе. Ничего особенного... И вот поди ж ты - грустно на душе, и словно обиду какую тебе нанесли…
Работа на сегодня кончена. Наталья последний раз командует торжественно: «Шабаш!» Мы рассаживаемся на нашем пятачке для перекуров. В последний раз, со вздохом замечает необычайно кроткая нынче Надежда.
Неведомо откуда Юрик достает бутылку сухого вина. Раздаются обычные для такой ситуации шутки. Юрик крестится и божится, что он не алкоголик и на рабочем месте больше ни-ни, но сегодня, ради такого дня...
Бутылка идет по кругу, постепенно пустея. Что-то отпускает нас. Наше смущение постепенно проходит. Мы привыкаем к новому чувству - что нас, оказывается, связывает не только работа. И уже Серёга, мучительно собирая расползающиеся концы предложений, закатывает тост, и Надежда по традиции опять отпускает невинные с виду шпильки, и Юрик вспоминает эпизоды нашего совместного бытия, и Наталья, отставив начальственную строгость, улыбается уголком рта.
И мы обещаем не забывать друг друга, мы обмениваемся адресами, зовём друг друга в гости. Мы фотографируемся на память и фотографируем наши курганы. Нам кажется странной пришедшая реальность расставания, кажется странным - остаться друг у друга только в памяти. Ведь фотография - что в ней? Самое главное на фотографиях не остается.
Они не фиксируют того, что нам нужно увековечить: нашу симпатию друг к другу, грусть расставания, радость.
Радость? Да, среди сегодняшних чувств - и чуть стесняющаяся радость. Ведь мы открыли друзей в ранее незнакомых ребятах.
И ещё. Разве это открытие не стоит того, чтобы о нем узнали другие?
И вот, старательно игнорируя иронические реплики о моём журналистском ремесле и вытекающем из него долге, я беру ручку и куцый листок бумаги. Как старинные мореходы, мы отправим письмо в бутылке. По реке времени. Капсула в будущее - нам так весело от этой мысли. Письмо к потомкам - а почему бы им не узнать, что мы счастливы сейчас открытием нашей дружбы?
И я пишу: «Мы нашли то, что искали. Мы счастливы».
Но последние слова кажутся нам лишними. Уж очень похоже это на ту напыщенную позу, которой мы так старательно избегаем. О счастье не говорят громко.
И мы вычеркиваем эти два слова.
Осталось: "Мы найди то, что искали". Быть может, не очень вразумительно для потомков.
Но для нас эти слова полны смысла.
Мы искали следы прошлого на нашей земле. Следы ушедших веков и людей. Черепки, амфоры, монеты, захоронения. Мы искали новые сведения о тех, кто прошёл до нас. Что-то мы нашли. Что-то найдём еще.
Но пишем мы о другом. Мы нашли не только это. И не столько это.
Мы нашли друг друга.
* * *
Идёт дождь. Мы уезжаем. Мы уезжаем, и идёт дождь. Хорошую погоду словно забрали с собой наши девчонки. Всю неделю после их отъезда небо не вспоминает, что оно крымское: хмурится, моросит мелкими противными каплями. Веет холодом.
Приближается осень. Лагерь экспедиции постепенно пустеет. В нем становится все тише и как-то сиротливее. Сегодня уезжаем и мы. Двадцать человек сразу.
Около машины собрались почти все - кто только остался в лагере. Улыбки, рукопожатия, пожелания. Кое у кого и слезы.
Появляется опять опоздавший Серёга. Под нашей палаткой он обнаружил, наконец, свою исчезнувшую две недели назад кепку, которую долго безуспешно отыскивал и безутешно оплакивал. Теперь несколько потертая за время подпалаточных странствий пропажа гордо красуется на лохматой его голове. Из-под длинного козырька и бороды победоносно сияет Серёгина улыбка.
Машина протяжно сигналит и трогается. Удаляются напряжённые улыбки тех, кто остался. Прячутся за деревьями выцветшие полотнища палаток. Исчезают за поворотом белёсые камни городища, что так не понравился мне сначала.
- А я вернусь сюда в будущем году, - задумчиво говорит Серега, глядя на зеленую рощу, в которой был наш лагерь.
- ...И осталась в небе светлая полоска, Чистая, как память о тебе,.. - поют в машине девчонки, покачиваясь на поворотах. И слова эти вдруг приобретают какой-то новый для нас смысл. Чистая, как память о тебе...
- Я вернусь сюда, - повторяет Сережка.
Правда, с трудовым героизмом - не так, чтобы очень. Никто не бился над сплочением коллектива и не рвал рубаху за дисциплину. Мы просто работали вместе. Ничего особенного... И вот поди ж ты - грустно на душе, и словно обиду какую тебе нанесли…
Работа на сегодня кончена. Наталья последний раз командует торжественно: «Шабаш!» Мы рассаживаемся на нашем пятачке для перекуров. В последний раз, со вздохом замечает необычайно кроткая нынче Надежда.
Неведомо откуда Юрик достает бутылку сухого вина. Раздаются обычные для такой ситуации шутки. Юрик крестится и божится, что он не алкоголик и на рабочем месте больше ни-ни, но сегодня, ради такого дня...
Бутылка идет по кругу, постепенно пустея. Что-то отпускает нас. Наше смущение постепенно проходит. Мы привыкаем к новому чувству - что нас, оказывается, связывает не только работа. И уже Серёга, мучительно собирая расползающиеся концы предложений, закатывает тост, и Надежда по традиции опять отпускает невинные с виду шпильки, и Юрик вспоминает эпизоды нашего совместного бытия, и Наталья, отставив начальственную строгость, улыбается уголком рта.
И мы обещаем не забывать друг друга, мы обмениваемся адресами, зовём друг друга в гости. Мы фотографируемся на память и фотографируем наши курганы. Нам кажется странной пришедшая реальность расставания, кажется странным - остаться друг у друга только в памяти. Ведь фотография - что в ней? Самое главное на фотографиях не остается.
Они не фиксируют того, что нам нужно увековечить: нашу симпатию друг к другу, грусть расставания, радость.
Радость? Да, среди сегодняшних чувств - и чуть стесняющаяся радость. Ведь мы открыли друзей в ранее незнакомых ребятах.
И ещё. Разве это открытие не стоит того, чтобы о нем узнали другие?
И вот, старательно игнорируя иронические реплики о моём журналистском ремесле и вытекающем из него долге, я беру ручку и куцый листок бумаги. Как старинные мореходы, мы отправим письмо в бутылке. По реке времени. Капсула в будущее - нам так весело от этой мысли. Письмо к потомкам - а почему бы им не узнать, что мы счастливы сейчас открытием нашей дружбы?
И я пишу: «Мы нашли то, что искали. Мы счастливы».
Но последние слова кажутся нам лишними. Уж очень похоже это на ту напыщенную позу, которой мы так старательно избегаем. О счастье не говорят громко.
И мы вычеркиваем эти два слова.
Осталось: "Мы найди то, что искали". Быть может, не очень вразумительно для потомков.
Но для нас эти слова полны смысла.
Мы искали следы прошлого на нашей земле. Следы ушедших веков и людей. Черепки, амфоры, монеты, захоронения. Мы искали новые сведения о тех, кто прошёл до нас. Что-то мы нашли. Что-то найдём еще.
Но пишем мы о другом. Мы нашли не только это. И не столько это.
Мы нашли друг друга.
* * *
Идёт дождь. Мы уезжаем. Мы уезжаем, и идёт дождь. Хорошую погоду словно забрали с собой наши девчонки. Всю неделю после их отъезда небо не вспоминает, что оно крымское: хмурится, моросит мелкими противными каплями. Веет холодом.
Приближается осень. Лагерь экспедиции постепенно пустеет. В нем становится все тише и как-то сиротливее. Сегодня уезжаем и мы. Двадцать человек сразу.
Около машины собрались почти все - кто только остался в лагере. Улыбки, рукопожатия, пожелания. Кое у кого и слезы.
Появляется опять опоздавший Серёга. Под нашей палаткой он обнаружил, наконец, свою исчезнувшую две недели назад кепку, которую долго безуспешно отыскивал и безутешно оплакивал. Теперь несколько потертая за время подпалаточных странствий пропажа гордо красуется на лохматой его голове. Из-под длинного козырька и бороды победоносно сияет Серёгина улыбка.
Машина протяжно сигналит и трогается. Удаляются напряжённые улыбки тех, кто остался. Прячутся за деревьями выцветшие полотнища палаток. Исчезают за поворотом белёсые камни городища, что так не понравился мне сначала.
- А я вернусь сюда в будущем году, - задумчиво говорит Серега, глядя на зеленую рощу, в которой был наш лагерь.
- ...И осталась в небе светлая полоска, Чистая, как память о тебе,.. - поют в машине девчонки, покачиваясь на поворотах. И слова эти вдруг приобретают какой-то новый для нас смысл. Чистая, как память о тебе...
- Я вернусь сюда, - повторяет Сережка.
