В принципе, местечко неплохое – старая графская усадьба, прудик графский же, тихая до пронзительности русская природа. Лыкошино.
Правда, ничего этого Семенов не видел, а видел лишь серенькие стены, синие одеяла на двухэтажных шконках, серый же деревянный забор и колючую проволоку, что отделяла дорожку, по которой время от времени прогуливался ДПНК, от собственно зоны.
ДПНК по этой дорожке прогуливаться было, собственно, нечего – достаточно дежурных карульных. Дежурному помощнику начальника колонии положено было сидеть в штабе и управлять сменой. Но хозяин - начальник зоны - был законник и передовик, а потому заставлял своих офицеров самолично обходить периметр, дабы… Дальше шли всякие правильные слова, вполне себе справедливые – только с одним недостатком: они были совершенно неважны. Обязал Хозяин ДПНК обходить периметр – и точка.
Впрочем, и этого Семенов не знал, ибо не положено ему было знать тонкости внутриполитической ситуации в учреждении УС-6833, которое охраняло учреждение ОН-55/3. Но сиделось ему и без этих знаний вполне себе ничего. Работа была не пыльной: рукавицы рабочие и военные тачать – это тебе не кайлом в шахте орудовать.
А Семенов знал, как это – кайлом в шахте. Сидел он не первый год, и даже не второй, и на прежней зоне потрудился славно на благо родной страны и города Краматорска, в частности.
Впрочем, это тоже пошло на пользу – кайло и шахта. Ибо благодаря им он заработал туберкулез и был переведен сюда, фактически в санаторий. Где тебе и лечеба, и работа нетяжелая, и воздух хороший, и питание… В общем, бывалые зэка и в Краматорске питание нахваливали, не находя никакого сравнения с магнитогорским или тем более с карлаговским, - но здесь кормили еще лучше.
А главное – власти тут по уму распорядились: всех с открытой формой переводили в Красный Бор, километрах в пяти от этой зоны, где они благополучно и досиживали до свободы… или до номера на табличке, прибитой к колышку. Тоже здесь, на полпути от поселка. Из Красного Бора, впрочем, чаще попадали под колышек: там располагался еще и «особняк» для «тубиков», которых открытая форма не позволяла держать на обычных зонах особого режима. Говорили, правда, что в прежние времена, при Сталине, до таких глупостей не опускались, но раз при Хрущеве вошел в моду социалистический гуманизм, то оно и к лучшему. Во всякому случае, Семенову, «мужику», от этого точно лучше было: после перевода пары-тройки особо борзых воров в Красный Бор остальное «отрицалово» заметно присмирело. Потому как доказывай потом прокурору, что перевели тебя не на особый режим лечения, как значилось в бумагах, а на особый режим отсидки, как это оказывалось фактически. Пусть там для «особых» и отдельный барак был, за отдельным периметром, - но раз он был, то и всех остальных конвой хуже волков грыз.
И сидеть бы Семенову себе тихо-спокойно, в уютном месте, но беда была – уж больно долго сидеть оставалось! 12 лет всего, 8 – еще, и на УДО, в лучшем случае, – не раньше, чем через четыре… А жалко, лет-то! Там и украли-то всего ничего! Да и не украли – так, как все, жили. Просто, в отличие от других, не сунули кому надо, вот и запалились…
Нет, о побеге Семенов не думал. Вернее, думал, и думал постоянно, но… не очень конкретно. В электрике он неплохо шарил, видел, что на периметре – не просто КСП и вышки с автоматчиками. На контрольно-следовой полосе какие-то дуры стоят – явно на прерывание излучения срабатывают. По забору кабель толстый идет – это, точно, на противоудар работает. По забору, сверху, МЗП растянута. А там, за ним, еще несколько рядов колючки, да под током…
На работы тут не выводят - значит, по ту сторону не окажешься. Один шанс – на машине как-то удрать. Но как? Собачки ведь там все нюхают! Солдатики осматривают. Да и хорошо осматривают – им ведь, солдатикам, тоже домой хочется, а не на твое место. А домой солдатик съездит, если побег пресечет. А еще лучше – если зэка при этом пристрелит. Ему тогда еще и медальку дадут.
Так что не надо лучше с ними связываться, с солдатиками. Вон, в Краматорке трое дернули – через два дня их трупы на выходе в промзону выложили. В воспитательных, так сказать, целях…
* * *
- Ты, Калюжный, мне тут не ори! – Семенов тоже поднял голос. – Тут вопрос политический! Ты же коммунист! Орденоносец! К Герою тебя представили! Партия тебя выдвигает в депутаты аж Верховного Совета! А ты кобенишься! Да за это, знаешь, что бывает! Вызовем на парткомиссию, не посмотрим, что директор передового совхоза!
- Да не могу я, Петрович! Не могу, пойми! – молил Калюжный. – У меня тут работа, дел, сам знаешь, полно! Семья, дети. Ну, начну я в эту Москву ездить. Сам же знаешь, как это у нас: пошел в депутаты, начались встречи-собрания, пионэры всякие, совещания-заседания – и все, пошло прахом дело! Оно тебе-то нужно? Секретарю райкома? Ты ж тоже, смотри, на «Ленинском пути» нашем как вырос! Давно ль мы с тобой вместе под трактором на морозе лежали? А теперь – ты уважаемый человек, я уважаемый человек, район в передовых ходит. Тебе ж на завотдела в обком – прямая дорога! На хрена тебе этот риск?
Семенов подошел к маленькому столику, налил себе воды из графина. Глянул на портрет над столом.
И с размаху шарахнул по полированной поверхности кулаком с зажатым в нем стаканом. Вода, словно даже замедлившись, дугой проплыла путь над бумагами.
- А ты мне старым знакомством в глаза не тычь! – рявкнул секретарь. – Мне наложить, что мы там с тобой делали! Тут с тобой не я – тут с тобой Партия говорит! Тебе что, доверие партии – хвост собачий? Повертел, решил, что не нужно и бросил?! А партбилет на стол – не хочешь положить?! Да ты знаешь, на каком уровне такие решения принимаются! Это же обком! Да не простой – целинный! У них в ЦК дорога натоптанная! Наверняка уже там в отделе согласовали. А ты мне тут будешь финты крутить? Да мы на твоем отказе знаешь, как запалимся?..
Замолчал, тяжело дыша.
Калюжный тоже молчал, глядя в окно, за которым облака весело мяли друг друга в лучащемся покое неба.
- Ладно, дай закурить, - поговорил он наконец. – Твоих, обкомовских…
Помолчали еще.
- Я ж тебя тоже не как чужого выдвинул, - пробормотал осевший вдруг Семенов. – Мы с тобой в паре помнишь, чего творили. В паре и дальше пойдем. Вплоть до Москвы…
Калюжный вздохнул. Поднял правое плечо, словно бы пожал им. Уперся руками о колени, как будто собирался вставать. Но не встал, а лишь свесил голову.
По желтому паркету ползла муха. Сапоги грязные. На правой брючине след солидола. То ли масла машинного… Убить Сеньку, когда, гад, «козла» хотя бы перед дорогой в район чистить научится! Самого заставлю брюки стирать!
Улетела муха.
- Как бы нам с тобой…
Помолчал. Встал, подошел к графину с водой, налил в оставшийся стакан.
Выпил медленно.
- Ладно, хер с ним, - сказал.
Муха забилась об стекло.
* * *
Майор Близнюк смахнул с фуражки изумрудные капли. Повесил мокрый плащ. Надо же, как льет – пятьдесят метров от машины пробежал, а вон как замочило!
- Да садись, садись, - махнул он рукой.
Майор Волынов, его заместитель, улыбаясь, опустился за свой стол.
- Ну что, утвердили? – осведомился он.
- А ты как думал! – победно взглянул на него начальник. – У нас все чики-чики! Приказ на днях будет.
Волынов подскочил, вытянулся во фрунт.
- Разрешите поздравить, товарищ подполковник? У нас все готово!
Он открыл сейф, достал золотящуюся бутылку.
- Лично до Ленинграда отскакивал, самого лучшего достал! Кол-ломиец! Бегом сюда! Тащи лимон и конфеты!
Близнюк поморщился. Было приятно.
- Отставить, Волынов! Ты схренел? Кто ж за звание заранее пьет?
- А мы не за звание, - растянуто-солидно произнес зам. - Мы, товарищ подполковник, мы – за встречу!
Захорошело уже после второй. Коньяк действительно был отличным – в их глуши они все больше водочкой пробавлялись. Да и ту в Бологое завозили дрянную, калужскую. Если не еще хуже - смоленскую.
И Близнюк сказал, выпуская наружу то, что распирало его всю дорогу из главка.
- Слышь, Антоныч… Помнишь, к нам сюда запросы приходили? На беглеца. Семенов, десять лет назад отсюда ноги сделал?
- Ну, - отозвался Волынов. – Так нашли же его. С того и запросы...
Близнюк засмеялся довольно.
- А знаешь, как нашли?
- Ну...
- Вовремя найти-то надо было. А теперь в главке головы ломают, не знают, что и делать.
- А что? – налил еще по одной Волынов.
- А тогдашнего хозяина не знают теперь, куда деть. То ли со службы вообще уволить, то ли, наоборот, повысить. За правильную воспитательную работу…
Волынов поперхнулся:
- Это как? Ты чего тут крутишь, Михалыч?
Начальник колонии расхохотался сыто, с удовольствием.
- Когда этот Семенов побег сделал, его во всесоюзный объявили. А хозяина тогдашнего, за необеспечение и так далее, перевели куда-то там под Читу. Он там сейчас и служит.
Так вот… Знаешь, кто Семенова этого вычислил? Ща охренеешь – «девятка» кагэбэшная!
- Это эти, охрана гослиц? – уточнил Волынов.
- Ну! Они самые. Ладно, слушай, только больше никому…
* * *
- …И вот представляешь, Надюш, обнаружили побег только утром. Куда, что? – нет следов и точка! Собака до дороги довела. А дождь же был! И то чудо, что хоть так унюхала.
Короче, ориентировки ничего не дают. На дому не появлялся, у родственников нет. На всякий случай по воровским каналам прощупали – нету! Ну и… Вроде, забыли о нем.
А тут, значит, выдвигают депутатов в Верховный Совет. И среди всех там один передовик с целины. Председатель колхоза какого-то передового, орден «Знак почета» у него, медали за трудовую доблесть. А начинал трактористом. Да! В партию вступил! Близнюк говорит: к Герою представляли!
И как они там его проверяли только, в Казахстане этом! Не, точно там советской власти нет!
Ну вот, а тут, значит, дела-то уже большие, высокие… Москва, Кремль, начальство. Дела все – в КГБ. Те смотрят: а что это у товарища Калюжного – а он себе на эту фамилию документы справил – с образованием перепутки какие-то? И по годам что-то, несоответствие есть…
В общем, Близнюк, конечно, сам подробностей не знает, но, говорит, начали в биографии товарища Калюжного, орденоносца, копаться - и выудили: а не имели ли вы, товарищ Калюжный, небольшой отсидочки по статеечке такой-то в учреждении ОН-55/3? И с чистой ли совестью вы на свободу вышли?
Тот и раскололся.
Близнюк говорит, в Москве и плач, и смех стоял. Не знали, что делать! Вроде, и зэк беглый – и герой труда настоящий! У него, если как у Калюжного, все действительно чисто! Работал, как вол, не пил, нормы перевыполнял… Награды заслуженные! И куда его – досиживать обратно? К нам? – так он от туберкулеза там на степном воздухе сам излечился.
В общем, говорят, до ЦК дошло. И там порешили: делу этому огласку не придавать, мужика уж в зону не возвращать, считать, что честным трудом вину свою искупил…
Но уж и Героя соцтруда ему не дали. И в Верховный Совет, конечно, ни-ни!
Да…
Во люди дают!
А знаешь, Надюш, кто его в депутаты двинул, с чего все и открылось? Секретарь райкома по фамилии… догадаешься какой? Семенов!
Сначала даже думали, что родственники. Но потом выяснили – нет, просто совпадение.
…Только ты, Надюш, это никому, слышь! ЦК, вишь, дело это требует не разглашать. Чтобы ни-ни, только между нами…
* * *
Последнее замечание, впрочем, было напрасным. Когда в Лыкошино, еще лет через десять, тянули новые линии связи, меня, солдата, откомандировали туда.
Места там и в самом деле замечательные. И от воздуха захватывает дух.
И «особняк» в Красном бору все так же стоит. И в самом Лыкошино по-прежнему рукавицы шьют.
И с удовольствием рассказывают историю кандидата в члены Верховного Совета СССР, зэка-орденоносца Семенова…
