Это был всё-таки Шрек. Довольный, как слон. Притащил девять магазинов, четыре гранаты, из них две «эфки».
- Ну, ты монстр, командир, – сказал. – Знал я, как ты умеешь, но чтобы вот так — пятерых пятью патронами...
На закопчённом порохом его лице мультяшного героя просверкивала белозубая улыбка.
- Хочешь сказать, я им зря туда гранатку потратил? – устало спросил Алексей.
- Ну, как зря — не знаю, – хохотнул Вовка. – Двоим в шею, двоим в грудь, одному в голову. И броники не помогли.
- Повезло, – безразлично вымолвил Буран. – Медлительные оказались.
На самом деле, и это стало как-то неважным — хорошо или плохо он стрелял. И вообще — воевал. Три магазина — лучше, чем три четверти одного. И две гранаты — лучше, чем одна. Это обеспечивало возможность ещё пострелять напоследок от души. Хотя что значит — от души? Полчаса боя в таких, как сейчас условиях. Это укропы трусят, закономерно серятся под себя, видя, сколько набили они сначала вшестером, а теперь вот втроём. Но и они попадают — Дядя Боря и Топтун подтвердили бы, если бы смогли...
И вообще очень страшный бой получился. Никогда у него таки потерь не было! Пятеро двухсотых, семеро трёхсотых! Двенадцать человек! Это у него-то, у Бурана, про которого ходили слухи как про командира-счастливчика, который потерь не допускает! Ясно дело: впервые, по сути, он не сам выбирает и затем навязывает условия боя, а подчиняется обстоятельствам, которые определяет противник. Да вот как хоть сейчас: кинут укропы танчик на разведку, посмотреть, остались ил ещё выстрелы у фактически окружённых разведчиков, догадаются, что нет у них уже ничего — и амба. Раскатают в кровавый блин прямо под этими кирпичами.
Потому как ясно: попали они тут в простую, в общем-то, но от того ещё более обидную засаду. В подкову, куда их фактически пригласили. Разведка её не выявила, облажались в этом казачки, явно побоялись или поленились добраться до посёлка. Подставили в первый день своих, а уж ОРБ оказался потом в роли выручальщика. Не своим делом занимался, разведывательным и максимум спецназовским, а как обычное пехотное подразделение линейный бой вёл в условиях количественного и качественного превосходства противника...
- Так что, командир, помирать тут будем? – спросил посерьёзневший Вовка, явно задумавшийся о том же — о невесёлых перспективах. – Мы с Ведьмаком по гранате себе оставили... Не, ты не волнуйся, – почему-то решил он успокоить Алексея. – Это на самый крайний край. Когда патроны закончатся.
Он помолчал. Алексей молчал тоже.
- Знаешь, не смерти боюсь, – тихо сказал Вовка. – Повидал. Но одного только боюсь... Вот подорвём мы себя. Мы же самоубийцы станем? Значит, не придём мы к Богу?..
Сначала захотелось улыбнуться. Философствующий Шрек, да на ещё на богоспасительные темы — это было нечто. А потом вспомнил разговор был у него на поминках у Иришки ещё до того как Алексей совсем нарезался. Он, кстати, и нарезался немного из-за этого разговора — уж больно далёкие закоулки посмертия из него глядели тёмными зевами в этот мир...
Это был сосед Иркиной матери, с женой которого та дружила, знавший Ирку, оказывается, ещё ребёнком. Седатый, но крепкий и, видно, очень умный дядька с взглядом, ощутимо добрым и одновременно мудрым. В разговоре, в манерах был уступчив, но чувствовалось, что где-то под нею была сталь. Ну, так и человек был большой — главный редактор, что ли, Луганского информбюро. И преподавал где-то — в университете, что ли.
Всего разговора Алексей не запомнил, но одно место впечаталось в сознание. Речь как раз почему-то зашла о самопожертвовании во время боя, когда солдат совершает самоубийство, чтобы не попасть в плен к врагу. Почему-то вспомнили при этом про Толкина, который автор «Властелина колец». Тот, по словам этого соседа, был незаурядным учёным. «И, – рассказал он, – толкуя «Беовульфа», отметил одну деталь: героям греческой мифологии после гибели было обеспечено место на Олимпе, а герои северного эпоса умирают без надежды обрести жизнь после смерти. И это только усиливает их величие и жертвенность их подвига».
«Да, говорят, самоубийцам нет места на небесах, – сделал впечатливший Алексея вывод дядька. – Но если прислушаться к Толкину, то настоящее величие подвига воина в том, что он принимает решение лучше потерять место на небесах, чем достаться живым врагу. Для солдата всё решено, а там будь что будет».
Потом, когда всё немножко схлынуло, уже перед ротацией сюда, под Дебальцево, Алексей зашёл в храм, чтобы поговорить на эту тему с батюшкой. Тот посмотрел внимательно и понимающе, а потом перекрестил его и сказал: «Будь спокоен, воин. Церковь рассматривает самоподрыв на поле боя не как самоубийство, а как гибель на поле брани. Сказано: нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя. Иди, воин, и помолись, а там — как Бог даст с жизнью твой земной. Но Царствие Небесное воинам, павшим за Веру и правое дело».
Хорошо сказал тогда батюшка, аж пробрало, – да вот теперь почему-то кажется, что проводил он Алексея этими словами. Будто знал, что уготовлена ему гибель за то самое правое дело.
Ладно, это мы ещё посмотрим...
За домами всхлипнул и заревел дизель. Подслушали, что ли укры его мысли?
Алексей усмехнулся. Достал гранату из-за пазухи, положил на кирпичи перед собою Взял вторую, принесённую Шреком. Ослабил усики, положил рядом. Вытащил из разгрузки последний свой огнестрельный резерв, АПС, осмотрел, засунул обратно.
И сказал смотрящему на него во все глаза Вовке:
- Нет, брат. Говорил я об этом с батюшкой мудрым. Бог считает, сказал он, что подвиг воина только больше, если он решает лучше потерять место на небесах, нежели живым отдаться врагу. И потому такое самоубийство он рассматривает как гибель на поле брани за правое дело. Царствие Небесное нам завещано уже...
Потом широко улыбнулся в ответ на посветлевшую, но всё ещё вопросительную ухмылку Шрека:
- Вот только мы погодим с визитом туда. Нам с тобой ещё Империю восстанавливать надо...
КОНЕЦ
