Но вот тут и начинаются проблемы.
Вернёмся к тому к тому намёку, что был следан давеча: мол, «не только так».
С полезными ископаемымми мы уже разобрались. А натуральное хозяйство – что это такое в тех условиях?
Возьмём опору тогдашнего экономического устройства – крестьянское родовое хозяйство. Вот как оно выглядело, скажем, - чтобы не удаляться от места действия нашей истории – у словен новгородских.
Новгорода, правда, нет ещё и нескоро будет, - но словене есть, пришли на северо-западный кусок будущей Руси в VIII примерно веке. Эти замечательные люди в то время занимали пространство вокруг озера Ильмень, по Волхову до Ладоги и бассейны рек Ловать, Мста и верхнего течения Луги. Основным типом поселений были селища, что стояли вдоль берегов рек и озёр, при впадении ручьев и оврагов, близ мест, удобных для занятий подсечным земледелием.
Их традиционные захоронения – круглые сопки – располагаются на карте в образе повешенной на стену головы лося. С рогами.
(Цит. по: 51)
Уныло опущенный нос - длинный набор поселений вдоль Ловати, правый рог – вдоль Луги, левый – вдоль Мсты и далее на восток к верховьям Мологи:
Основным районом распространения сопок является бассейн оз. Ильмень. Более 70% могильников, в которых имеются такие насыпи, расположено в этом бассейне. /247/
При этом -
- старое мнение, что сопки в основном сосредоточены на берегах крупных рек, т. е. на торговых путях, связывавших север Европы с арабским Востоком и Византией, не соответствует действительности. Абсолютное большинство сопок находится на мелких речках, не пригодных для древнего судоходства. /410/
Отметим это крайне важное обстоятельство. Словене – не только не «рекоходцы», но и даже стараются забраться куда поглубже – туда, где до них не доберётся чужак на корабле. Интересно, правда? Словно бы и не хозяева они на собственной земле…
При этом, убеждены археологи, их захоронения носят такой характер, что -
- могли принадлежать только большой патриархальной семье — крупному брачно-родственному коллективу, ведшему в сложных условиях лесной зоны Восточной Европы (освоение новых земель, очистка от леса пахотных участков и т. п.) общее хозяйство. … В северной полосе Восточной Европы распад таких коллективов был задержан условиями жизни, связанными с переселениями, необходимостью осваивать лес под пашню и т. п. /51/
Какова экономика – если уж мы говорим о торговле – этой семьи?
База её – земля и её обработка. Рентабельность – крайне низкая: ещё только в X веке словене перейдут от подсечного земледелия к пахотному, а пока что занимались тем, что валили и жгли лес на своих родовых и семейных участках и в удобренную золою землю сеяли зерно.
Это означает производительность крестьянского труда на уровне, по разным данным, не более 6 - 8 центнеров ржи с гектара.
Соответствующий и быт:
Кроме керамики в раскопах найдены глиняные льячки, глиняные пряслица, бронзовые спиральки, часть удил, стеклянные бусы, трапециевидные привески.
В общем, видно, что немного мог предложить обычный смерд для городского рынка. Как и тот – неплатёжеспособному смерду. То есть в условиях господствующего натурального хозяйства обмениваться практически нечем.
Это как в Афганистане далёком, в будущем XX веке: один на рынок с рисом пришёл, лично выращенным, и другой с тем же. Или с арбузом. Или с горшком глиняным, одинаковым с лица с тем, что сосед притащил. Ни продать, ни купить. Максимум – обменять баш на баш… – но ради чего?
И пока не брызнет рядом сизым дымом бээмпэшка и не соскочат с неё торопящиеся шурави, не выкупят у ходившего в Пакистан дуканщика, уважаемого Джалаледдин-сафари, магнитолы японские, не посорят местными купюрами-афошками, – нет денег на рынке, нет ему развития. Все при своих останутся. А вот хотя бы арбуз купит офицер за сто афгани – уже прибыль. Уже Ахмад довольный стоит, важно на Хафизулло смотрит, который свой арбуз обратно понесёт…
А ушли шурави – что вышло?.. Всё то же натуральное хозяйство, всё та же бедность, всё та же война.
Однако и кое-что ещё затем появилось. Нашли-таки афганцы своё, как это у эффективвных менеджеров зовётс, своё уникальное товарное предложение. То есть – продукты переработки млечного сока растения Papaver somniferum. Кому там сколько перепадает в цепочке от поля в Чарикарской долине до ночного клуба в европейском городе – для нас сейчас не очень важно. Важно, что продукт нашёл свою потребительскую нишу и – что? Да, и потянулись караваны через Гиндукуш и Памир, несмотря на высокую себестоимость транспортировки товара со всеми расками и опасностями на пути от Файзабада до Бирмингема или Сургута…
Вот этот пример показывает, что должно было произойти на территории будущей Руси, чтобы одно её конкурентное преимущество превратилось в надёжную отрасль экономики.
Что же это – раз уж до наркотив тогда человеческая тяга к удовольствиям не доходила?
Ещё раз вглядимся в ту е ситуацию. Нужна ли река в качестве дороги простому смерду из большой патриархальной семьи? Нет, конечно, ибо нечего ему везти на продажу. А нужен ли он какому торговцу, чтобы отвезти к нему товар? Тоже нет, ибо нет денег у этого смерда. Нет у него и товара, которым он мог бы заплатить за привезённое…
Нет?
Не совсем. Это, скажем, топор смерду не нужен – либо в его веси, либо в соседней кузнец живёт, он выкует. Иное дело – предметы роскоши. Человек есть человек – положено ему выделяться из общества себе подобных. А чем можно выделиться? Правильно, именьицем богатым. А что есть богатство? Это одежда, вышивкой украшенная, из холста доброго, а то и чего потоньше. Это обувь кожаная. Посуда разрисованная. Пояс с набором, да добрые ножны для ножа, не менее доброго. Не каждый день, конечно, такое наденешь, ан другое главное: лучше ты выглядишь, нежели соседушка дорогой, когда наденеш всё то, а него чего-то сравнимого на себе не окажется.
Опять же и женщины. Особенно, когда уж замуж невтерпёж. Красота красотою – что бы ни понималось под нею в каждую отдельную эпоху, - а дополнительно прихорошиться тоже не повредит. Да так, чтобы родители потенциального жениха видели: не золушку в дом берём, не оборвашку какую. Чтобы всё порядком было: височные кольца, стеклянные бусы, звезда во лбу, месяц под косою. Род, значит, у неё справный, позволяет себе девок своих в изобильстве держать.
Нет, смерда нашего это, конечно, не особо касается, хотя и он не дурак надеть что-нибудь авторитетное на прпздник, да жену во что-нибудь цветастенькое одет. Но вот уже в городах, где собираются люди побогаче, изгои и выроды всякие, - там мы видим спрос и на роскошь. Вот и находят археологи в той же Ладоге большие количества стеклянных «глазок» для бус. Причём из разных мест, подчас едва ли не из Эфиопии.
Есть тут и своё стеклодельное производство. Которое, впрочем, опять же «глазки» делает.
А ещё три мастерские. Самая молодая -- кожевенная. Ниже - кузнечно-ювелирная. А между ними -- стеклодельная, где по арабской низкотемпературной технологии с 780-х годов варились бусы. Их сейчас в ладожской земле не менее двухсот, а то и трёхсот тысяч. /494/
Насчёт сотен тысяч «глазок» - не преувеличение:
В 1114 году Нестор запишет: «...Поведали мне ладожане, как тут случается. Когда бывает туча велика, находят дети наши глазки стеклянные -- и малые, и великие, проверченные. А другие подле Волхова берут, которые выплёскивает вода. От них же взял более ста, и все разные...»
А что такое «глазки»? Не только украшение. Это ещё, по сути – и первые русские деньги. Судя по археологии, именно за них –
- ладожане скупали пушнину.
Вот!
Пушнина! Тот самый афганский опийный мак, который наполняет экономическим смыслом транзитный марштрут Лашкаргах – Файзабад – Куляб – далее везде. Меха – это да! Это – спрос. Большой, лютый спрос. Прежде всего, как ни странно, в жарких далёких южных странах. Ну, и в европейских – тоже.
Вот и появился тот товар, который был в состоянии наполнить содержанием обменные операции, наполняющие ресские речные транзиты экономическим смыслом. Ладога переваливает через себя меха, получаемые сверх нулевой маржи натурального хозяйства, за что получает стеклянные «глазки» и прочие, надо полагать, ценностные эквиваленты от обитателей далёкого арабского Востока:
Экономика Ладоги во многом строилась на торговых операциях и сборе даней с окрестного финно-язычного населения. Отношения с этим населением стимулировали развитие в Ладоге бронзолитейного, стеклодельного, косторезного, деревообрабатывающего и судостроительного ремёсел. Здесь скапливалась пушнина, полученная с окрестных земель в обмен, например, на украшения (застежки, бусы, гребни), оружие, ткани, посуду и некоторую бытовую утварь (топоры). /177/
И можно быть более чем уверенным, что наряду с таким, прямо скажем, ограниченным эквивалентом как стеклянные глазки, по этому рынку ходило и такое безграничное средство платежа и накопления как серебро. Ибо украсить жену или дочку бусами – дело важное, бесспорно. Но ещё важнее – украсить себя тем, что даёт и бусы, и прочие мелкие и крупные блага, включая благосклонность женщин. То есть деньгами. И закономерно -
- На территории Ладоги и тяготеющих к ней поселений и урочищ (Ладожская крепость и поселение, Новые Дубовики), не менее чем в восьми документированных случаях обнаружены в кладах и отдельно арабские монеты, чеканенные в 699/700—786 гг. Эти находки — одни из древнейших среди до сих пор встреченных в Восточной Европе и с поправками на время их распространения и всякого рода случайности свидетельствуют о начале международной «серебряной» торговли, достигшей нижнего Поволховья примерно в 760-е годы.
Итак, ещё одно ключевое слово прозвучало: серебро. По факту – серебро восточное. Арабское. И в этом случае обменные операции, для которых необходимы торговые пути, обретают содержание. Меха обмениваются на серебро и обратно:
Приобретённый таким образом мех, очевидно, продавали купцам уже на дирхемы. Этот вариант обменно-денежного оборота (впрочем, видимо, не единственный) подтверждает существование в Ладоге не только транзитных дорожных станций и гостевых домов для купцов, но и собственного торжища.
Вот мы и нашли ответ на вопрос, для чего использовались реки в качестве путей. Конечно же, не для того, чтобы один смерд мог по весне отвезти другому горсть сбережённого за зиму проса. А прежде всего нужны они были для транзита добытой в лесах прибавочной стоимости к местам, где она могла превратиться в общепризнанный эквивалент товарной ценности.
